Некоторые малоизвестные факты из истории советской экономики
(Был ли отменен НЭП и о ряде секретных экономических реалий.)
В свете безудержной демагогии властей о «переходе нашей страны к рынку» в начале 90-х годов у неискушенных людей может возникнуть впечатление, что раньше никакого рынка у нас не было, и только с приходом к власти «благодетелей» в лице команды Ельцина он впервые начал создаваться. Но так ли это? Попробуем выяснить.
Для начала неплохо было бы понять, что такое рынок. Это совокупность социально-экономических отношений в сфере обмена, посредством которых осуществляется реализация товаров и окончательное признание общественного характера заключенного в них труда. Под рынком (по крайней мере, на сколько-нибудь серьезном, масштабном уровне) подразумевается производство на продажу и накопление. (А не для собственных потребностей или обмена, продажи с целью получения предметов, служащих непосредственно удовлетворению этих потребностей.) Он может быть регулируемым, (причем в очень разной степени) или (во всяком случае, относительно) нерегулируемым.
Сделаем экскурс в историю. Во времена «военного коммунизма» были официально отменены любые денежные платежи, всякие денежные отношения между предприятиями внутри национализированного сектора экономики, в ее госсекторе вообще. С 1918 по 1921 годы таковых не было. (Н.И.Бухарин в cвоей «Азбуке коммунизма» 1919 гордился этим, как важным шагом на пути к коммунизму.) Однако следует заметить, что национализированный сектор составил большую часть промышленности не ранее второй половины 1919 года, а к концу 1920 вобрал в себя подавляющее большинство предприятий.
Известно, что товарно-денежные отношения, все платежи в экономике, были полностью восстановлены в правах при введении НЭПа. (Май 1921 года.) Частный сектор в промышленности стал расширяться. В госсекторе установился хозрасчет. Создавались тресты, которые управляли группами предприятий, как единым целым. К концу 1922 – началу 1923 годов 90% промышленных предприятий СССР были объединены в 421 трест. Существенной особенностью этих трестов и предприятий было то, что они не финансировались из госбюджета, а должны были работать по принципу коммерческого расчета и приносить прибыль, которая, (после определенных отчислений производителям), должна была идти в пользу государства, как владельца, собственника основных фондов этих предприятий. Но и промышленность, и крестьянство были свободны торговать своей продукцией на рынке, по ценам, которые диктовал, как правило, последний.
Между прочим, в боле поздние времена, то, что от НЭПа отказались, официально никогда не признавалось. Формально, он вообще никогда не отменялся в Советском Союзе. И это отнюдь не было только демагогической уловкой. В посленэповские времена в стране никогда не отменялись ни цены, ни прибыль, ни товарно-денежные отношения между предприятиями. Могут, конечно, заметить, что поскольку собственником всех основных средств производства являлась одна организация – государство, действительного обмена не происходило. Но реальная экономическая действительность опровергает правомерность антитезы «товарное производство – натуральное хозяйство» на макроуровне. Она работает на микроуровне, когда речь идет об отдельных хозяйственных единицах, но неправомерна в макроэкономике, применительно к комплексным хозяйственным системам, ибо не исчерпывает всего содержания реальных экономических связей. Следует учитывать, что такие категории, как цена, деньги, прибыль, являются экономическими инвариантами, то есть, присущи любой экономической системе, будь она плановой или рыночной. Разница лишь в том, какими методами формируются категории, ряд категорий. В «плановой», «командно-административной» системе, например, цены определяются государством, «сверху», в директивном порядке, при рыночной свободно конкурентной – в процессе взаимодействия участников.
Экономические механизмы, формирующие эти инварианты через взаимодействие равноправных хозяйственных ячеек, можно назвать горизонтальными, те же, что формируют их через вышестоящие управляющие органы – вертикальными. Но самих категорий не может не быть.
Более того. Экономические реформы 1929-1932 годов проходили в СССР под знаком усиления хозрасчета и товарно-денежных отношений. (В частности, налоговая и кредитная реформы 1930 года).
Вследствие этих реформ тресты, в том виде, как они существовали при НЭПе, были распущены. Каждое предприятие формально стало самостоятельным юридическим лицом, официально находящимся на полном хозрасчете и имеющим свои собственные фонды, где оставался определенный процент от прибыли, доходов. Оно могло получать банковские кредиты, которые обязано было возвращать с процентами. (Явление чисто капиталистическое, по Марксу). Правда, кредитование одними предприятиями, организациями других было запрещено, а правом предоставления кредитов в доперестроечном СССР пользовались только Госбанк страны, Стройбанк и Внешторгбанк.
Разумеется, каждое «самостоятельное хозрасчетное юридическое лицо» обязано было производить платежи, отчисления из прибыли в бюджет. В размере ее свободного остатка «сверх потребностей предприятия», но не менее 10%.
Безусловно, нельзя отрицать, что в стране установилась административно-командная система, претерпевшая, впрочем, ряд любопытных метаморфоз. На рубеже 20-х – 30-х годов резко усилилось управление промышленностью через наркоматы.
В 1930 году уже только 5% промышленной продукции поставлялось по договорам поставщиков с потребителями, против 85% в предыдущем году.
В 1928-1929 годах были приняты постановления ВСНХ и ЦК, которые установили полный и неограниченный контроль директоров на предприятиях и в учреждениях, абсолютное единоначалие по отношению к подчиненным. (Окончательно похоронив последние жалкие остатки какого бы то ни было реального контроля снизу.)
Мало кто знает, что примерно с 1934 года командно-административные рычаги в управлении советской экономикой несколько ослабли. (При всё большем усилении социальной дифференциации и нагнетании жестоких репрессий.) Директорам предоставили некоторые права предпринимателей, причем их возможность класть часть прибыли в свой карман расширилась. В середине 30-х годов белоэмигрантский Институт экономических исследований охарактеризовал сдвиги в советской экономике, как стремление «организовать производство и обмен между государственными предприятиями на принципах конкурентного хозяйства, на началах личной заинтересованности, рентабельности, прибыльности». Позднее, конечно, командные рычаги управления экономикой усилились снова. (Однако вышесказанное отнюдь не утратило своего значения.)
19 апреля 1936 года на предприятиях были вполне официально учреждены так называемые директорские фонды. (Формально предназначенные «для поддержки социальной сферы и выплаты премий за выдающиеся производственные показатели».) Туда должно было поступать не менее 4% всех плановых доходов и 50% всех остальных доходов. В руках директорского корпуса сосредотачивались огромные суммы. (Кстати, в 1937-1938 годах было репрессировано «только» 24% директорского корпуса, (причем в большинстве случаев – руководители невоенных предприятий)). Это помимо очень высоких, по советским меркам, зарплат, (раз в 10 выше средней по стране), и премий. Официально директор предприятия, перевыполнившего план на 10%, получал, бывало, 70% премии, (дополнительно к окладу, от его размера), на 20-110%, на 30-150%, на 50-230%. Есть сведения, что определенный процент прибыли начислялся директорам, управленцам высокого ранга по секретной смете. Существовала тантьема – скрытая система оплаты, вознаграждения для большого начальства, (как правило, доставлялась в конвертах).
Таким образом, никак нельзя сказать, что советские хозяйственные руководители не были заинтересованы в прибыли. (В отличие, кстати, от директоров заводов ряда капиталистических корпораций, которые были заинтересованы только в выполнении планов. Между прочим, один из руководителей Госплана Болгарии, Е.Матеев, был очень удивлен, побывав (уже в 60-х годах) в плановом центре американской корпорации «Кайзер Алюминиум Хэмикел Корпорейшн» и узнав от начальника этого центра, что «директора заводов в прибыли не заинтересованы, они заинтересованы лишь в том, чтобы как следует выполнить мой план.» На вопрос, почему же их не заинтересовывают в прибыли, американский плановик ответил: «Потому, что собственником является корпорация». В капиталистических концернах и корпорациях никогда не было понятия, подобного «хозрасчету». Внутри них предприятия собственных фондов не имеют. Вся прибыль там аккумулируется в центре. Изобретен даже специальный термин – «профитцентр»). Это вовсе не противоречит обязательности выполнения плана.
Между прочим, в гитлеровской Германии принципы прибыльности вполне сочетались с принципами выполнения планов. Закон от 27 февраля 1934 года жестко установил, что предпринимательские союзы всецело подчиняются министерству экономики. Собственники, хозяева предприятий и банков объявлялись служащими государства, полновластными руководителями, вождями своих коллективов. (Система «фюрер-принцип»). Крупнейших капиталистов нацистская верхушка назначила на руководящие посты в государственном аппарате.
Им предоставили должности, связанные с регулированием экономики. Таким образом, в стране провели своеобразную национализацию, огосударствление хозяйства, придав правящему классу корпоративно-элитный характер. Тоталитарный режим требует абсолютного господства во всех сферах, включая, разумеется, и экономику. В Германии в компетенции исключительно государства находились такие важнейшие вопросы экономической деятельности, как объем и ассортимент производства, цены на продукцию, выбор контрагентов в обмене, (т.е. поставщика и покупателя). Все это определялось ни в коем случае не выбором отдельных предпринимателей, а централизованными правительственными решениями, совершаясь по указанию из центра. Чистая командная система. Впрочем, она и официально называлась «планкоммандвиртшафт» - «планово-командное хозяйство».
Но вернемся к России. В послевоенное время командная система СССР продолжала развитие по собственной логике. План по валовым показателям по-прежнему сочетался с прибыльностью. (Кстати говоря, еще с февраля 1941 года была введена система прямых договоров между предприятиями, главками. Во время войны этого стало меньше, в послевоенный период она расширилась опять. Настолько, что 21 апреля 1949 года приняли систему ежегодных генеральных соглашений между главками, центральными ведомствами, между предприятиями в рамках этих соглашений, а не непосредственно. Однако по разрешению министерства договоры, купля-продажа могли происходить и вне этих соглашений, прямо между предприятиями. Позднее тоже бывало по-разному.
В стране рос черный рынок промышленных товаров. Руководители негласно накапливали запчасти, материалы, оборудование; предприятия и отрасли соревновались друг с другом по наличию ресурсов. В поисках дефицитных материалов по всему Союзу ездили «толкачи», которые с помощью взяток и подкупа обеспечивали свое предприятие или участок.
Существовала даже фиктивная промышленность. Из-за хронического дефицита многие предприятия организовывали свои «собственные» карликовые цеха для производства запчастей, реализуя их, обеспечивая дополнительную прибыль директорам. Вообще, о привилегиях советских государственных управляющих говорить можно долго.
Кроме того, что в руках этой категории населения находились большие денежные богатства, хочу напомнить о некоторых малоизвестных фактах. Например, в 30-е годы в СССР практиковалось такое явление как…аренда земли. Последнюю сдавали некоторые председатели колхозов, директора совхозов, особенно руководители совхозов ГПУ. Таким образом, они эксплуатировали крестьян в качестве не только агентов государства, но и «классических» помещиков.
А в послевоенные годы ввели так называемый «малый НЭП», руководители, председатели артелей (подчас вновь создаваемых, но, как правило, более-менее подконтрольных государству, конечно), клали в свой карман, по негласному разрешению сверху, солидный процент прибыли.
Кстати, «теневая экономика» вовсю существовала и при Сталине, часто в виде подпольных цехов, выпускавших «левую» продукцию. Впрочем, грань между официально организованной и «теневой» экономической деятельностью носила в нашей стране (по крайней мере, от определенного уровня), весьма условный, расплывчатый характер, а подчас и вообще отсутствовала, но об этом ниже.
После смерти Сталина имело место несколько попыток реформировать советскую экономику. Некоторые рыночные реформы предлагали Берия и Маленков. В 1957 году были созданы совнархозы, существовавшие до 1965 года. Ими пытались заменить отраслевые министерства, вовсе не меняя этим сущность советской экономики.
Затем грянула известная «косыгинская» реформа. (В 1965 году). Официально она заключалась в расширении прав предприятий. Однако совнархозы реформировали и восстановили отраслевые министерства. (Опять же, органы административного, приказного управления производством).
Предприятия стали в большей степени работать от прибыли. Значительную часть из них перевели на новую систему планирования и экономического стимулирования. Некоторым образом изменилась система налогообложения хозяйственных единиц. Если до середины 60-х годов эти платежи производили в форме отчислений от прибыли, то затем, «в целях усиления хозрасчета», были введены три вида платежей из прибыли в бюджет: плата за производственные фонды, рентный платеж, а также взносы из свободного остатка прибыли, выполнявшие функции «окончательного регулирования взаимоотношений предприятий с госбюджетом по использованию прибыли». Фактически, реально процент прибыли, оставлявшийся предприятиям, (т.е. директорам) возрастал.
В 1966 году хозяйственные единицы перечислили в бюджет 73% полученной прибыли, в 1970 – 62%, в 1977 – 56%. Соответственно, «в распоряжении предприятий» оставалось 27%, 30% и 44%. С 1965 по 1977 годы процент прибыли, направленный в «фонды экономического стимулирования и другие фонды» возрос с 9% до 18%. (В наибольшей степени стимулировалась, естественно, дирекция). Была еще одна, самая загадочная статья в распределении прибыли – «на другие цели». (Уж не частные ли доходы директоров?) В середине 60-х сюда шло 14% прибыли, в 1970 – 10%, в 1977 – 17%.
Реформа 1965 года не затронула командную систему всерьез. Оптовые цены на продукцию по-прежнему устанавливались в директивном порядке. Мера использования такой категории, как прибыль, возросла. Однако ее можно получить как за счет снижения себестоимости, так и путем повышения цен. Сработали добавочные стимулы к такому завышению. Например, неучтенный скрытый рост оптовых цен на продукцию машиностроения составил в 1966-1970 годах 33% против 18% в предыдущей пятилетке. (Разумеется, инфляция в СССР всегда существовала). Тем не менее, красивые показатели эффекта реформы всячески расписывались. Покупатели были, как и раньше, отстранены от влияния на установление цен. В конечном счете, эта реформа скорее разладила старый хозяйственный механизм, чем создала новый.
Доходы советской номенклатуры – явление во всех отношениях чрезвычайно интересное! Кроме фактических привилегий, на нее сыпался «золотой дождь» и в денежном выражении. Существовала своеобразная иерархия распределения. Давно известно, что в СССР существовала скрытая система оплаты в конвертах для крупных руководителей, (об этом выше упоминалось), однако ее размеры неизвестны. (В капиталистической экономике тайные вознаграждения именуются «тантьемой»). Подозреваю, что не только в конвертах... По-разному.
Более того. В рамках советской госсобственности существовали полулегитимные элементы бюрократического частного предпринимательства. В некоторых отраслях промышленности, производитель (разумеется, речь идет о директорах и вышестоящих руководителях) практически имел возможность устанавливать свои цены на ряд изделий. Официально, конечно, цены в прейскурантах были твердо зафиксированы государством, но фактически это было достаточно легко обойти. (В ряде случаев) К примеру, в машиностроении ежегодно осваивалось производство массы новых изделий. (До 3000 в год, в остальных отраслях – 700.) Цен на эти изделия в прейскурантах не было, их полагалось утверждать вновь. И устанавливали на новинки разовые и «временные» оптовые цены. (До того, как утвердит Госкомцен, но это дело долгое, да и утверждал он обычно ту же или близкую цену.) Кроме того, при внесении в «старое» изделие малейших технических усовершенствований также можно было изменить цену, «накрутив» ее, в общем-то, вполне легально.
Ко всему этому следует добавить, что в СССР имела место и настоящая конкуренция. Например, зачастую конкурировали между собой предприятия «оборонки», (а к ней относилось почти все машиностроение, основная часть обрабатывающей промышленности, да и не менее трех четвертей промышленного производства вообще), и особенно создаваемые, работавшие в этой сфере конструкторские бюро и НИИ, в частности за получение первоочередных и более выгодных заказов от министерства. И кто знает, не здесь ли, в известной мере, кроется секрет достаточно высокого качества и значительной конкурентоспособности советской военной продукции? Впрочем, конкуренции хватало и в других сферах. (Например, в свое время, в Советском Союзе произошло перепроизводство, затоваривание дорогих костюмов. Надо было бы сократить их производство и распродать уже произведенные. Но на пути к этому встали большие трудности. Ибо ведущим ценностным ориентиром для руководителей являлись темпы роста промышленного производства, измерявшиеся через валовую продукцию промышленности. Снижение производства вело бы к уменьшению последней. Посему Госплан был против.
Одним из основных источников доходной части бюджета в стране являлся налог с оборота, взимавшийся, в первую очередь, с потребительских благ. Причем взимался он при переходе в оптовую или розничную торговлю, но не на стадии реализации, продажи. ( Во избежание «возможного неразумного поведения потребителя».) Устанавливался в виде фиксированного процента от цены товара. При падении производства сократилась бы доходная часть бюджета, поэтому министерство финансов тоже против.
А вот банк был за, так как возможность предоставления кредитов имела ограниченный характер, а главное – свой классовый банковский план зависел от возвращения денег населением.
Торговые работники тоже, так как важнейшим показателем успешной работы розничной торговли считалось выполнение плена товарооборота.
Итак, возникла дилемма. Допустить «чрезмерно» горизонтальные отношения между торговлей и промышленностью? С одной стороны, ухудшились бы темпы роста валовой промышленной продукции, уменьшилась бы доходная часть бюджета. С другой – это означало бы улучшение выполнения кассового плана, повышение, увеличение выполнения плана товарооборота, сокращение излишних запасов в торговой сети, а главное, улучшение обеспечения населения.
Подобных примеров противоположных, несовместимых интересов разных ведомств, острых противоречий между ними в стране хватало. Это ли не конкуренция?)
Не «коммунистической» же идеологией руководствовалась номенклатура в своей практической деятельности, а исключительно интересами сохранения и укрепления своей власти и военно-полицейской мощи огромной тоталитарной империи!
Между прочим, еще в конце 60-х годов, во время первых лет действия экономической реформы, со стороны аналитиков андроповского ведомства, (с подачи самого руководителя «конторы»), поступали предложения в Политбюро о территориальном разделении экономики страны, минимум, на 2-3 «независимых» сектора, части, не подчиненные единому Госплану. Тогда это не прошло.
Вообще, с приходом к власти Л.И.Брежнева размах и возможности бюрократической, номенклатурной частнопредпринимательской деятельности, «частновладельческих» инициатив возросли и усилились. (И легальные, и нелегальные, хотя такую грань провести здесь, как правило, трудно, а часто невозможно.) Мало того, что (как уже подчеркивалось), доля прибыли, оставляемая руководству предприятий, существенно возросла, а процент взносов из нее, подлежащий отчислению в бюджет, уменьшился. Во все большем количестве стали появляться предприятия, передаваемые в так называемое «хозяйственное ведение» (владение, по-сути) своих руководителей. (Не исключено, что это существовало и ранее). Естественно, возможность частного присвоения здесь расширялась.
Ну а в 1973 году по личному указанию Брежнева были созданы относительно самостоятельные финансово-промышленные группы под названием «производственных объединений». (С подобными вещами экспериментировали и до того.) (Кстати, даже плательщиками доли прибыли – в бюджет они выступали группами, а не от каждого отдельного предприятия, как это делали «самостоятельные» хозрасчетные единицы», в объединения не входившие, (централизованные и децентрализованные платежи в бюджет, соответственно)). В 1974 году было более 1500 производственных объединений, включавших в себя свыше 6000 прежде автономных предприятий. К началу 1976 года их число возросло до 2300. Позднее существовало около 4000 таких объединений, которые включали в себя 18000 предприятий и выпускали 46% всей промышленной продукции. Реорганизация управления промышленностью была дальнейшим развитием экономической реформы 1965 года.
Возросли, (отчасти из-за усиления гонки вооружений) возможности руководителей предприятий, (особенно в машиностроении), «накручивать» цены на вновь осваиваемые изделия. Обострялись ведомственные противоречия и борьба за приоритеты в военных, оборонных разработках. Усиливалась конкуренция.
Часто возникают интересные вопросы: зачем преследовали, репрессировали иногда даже номенклатурных деятелей теневой экономики? И почему они подчас занимались подпольной экономической деятельностью, имея, казалось бы, все? Как во всем этом разобраться? Что же, попытаемся ответить.
Во-первых, репрессировали, в основном, лиц, не достигших определенного уровня, тех, кто «крал не по чину», (т.е. занимался делами, на которые по понятиям советской иерархии права не имел), всяких подпольных цеховиков, дельцов, не находившихся на высоких постах и т.п.
Во-вторых, привлекавшиеся к ответственности были преимущественно работниками торговли и сферы обслуживания, (иногда строительства, легкой промышленности, пищевой и т.д.) но уж никак не руководителями ВПК и тяжелой промышленности.
В-третьих, отнюдь не исключено, что отдельные руководители имели экономические права, которые не предоставлялись другим, не только низшим по рангу, но, допустим, не столь влиятельным, приближенным к верхам, (например, на присвоение солидной части доходов, прибыли, свободное распоряжение ею, заключение самостоятельных экономических соглашений с партнерами-хозяйственниками, подобно тому, как члены Политбюро и Секретариата ЦК КПСС имели открытые счета в Госбанке СССР, откуда могли легально снять любую сумму в любой момент: право засекреченное, нигде и никогда открыто не признаваемое.) Однако кое-кто мог заниматься подобными делами, не имея на них разрешения. Вполне возможно также, что, независимо ни от каких прав, могли «сдавать» кого-либо конкуренты, более влиятельные соперники-недоброжелатели. В конце концов, то, что в «нормальной» капиталистической системе решается путем банкротства, в нашем госкапитализме зачастую проводилось с помощью посадок и расстрелов, репрессий. Таким образом, грань между привилегиями, доходами, действиями легальными и нелегальными в советском обществе далеко не всегда возможно было отчетливо проследить. Начиная с определенного уровня, на некоторых ступенях иерархии эта грань была крайне расплывчатой и зыбкой, кое-на каких уровнях она отсутствовала вообще. К этому следует добавить, что подчас репрессиям подвергались руководители, просто проявлявшие излишнюю инициативу и самостоятельность, нарушавшие правила командной системы, не устраивавшие вышестоящее начальство, «мешая» ему чем-либо. Наконец, репрессировали за прямые хищения, за приписки. Так что бывало по-всякому. (В огромной степени по ситуациям, в зависимости от отношений между номенклатурными кланами и внутри таковых.)
Надо также отметить, что преследования «теневиков» происходили неравномерно и с разной степенью интенсивности. (И вообще репрессии за экономические преступления).
Сыграла здесь, в том числе, роль и дискриминация по национальному признаку. Есть данные, что первое место по числу приговоренных к смертной казни по «экономическим» делам в Советском Союзе занимали евреи. Среди таких осужденных было и много кавказцев.
А вот еще дополнительная информация (к размышлению) о том, что борьба с «теневыми», нелегальными доходами вовсе не противоречила огромным, более-менее легальным прибылям правящего класса. Общеизвестно, что и Шеварднадзе, и Алиев являлись очень крутыми борцами с коррупцией и «теневым» бизнесом в своих республиках. Придя к власти в Грузии в 1972 году практически в результате государственного переворота, бывший шеф республиканской милиции Шеварднадзе заполнил тюрьмы «теневеками», «цеховиками», подпольными капиталистами и бизнесменами. В Азербайджане же, в бытность Гейдара Алиева генсеком, смертный приговор за нелегальный бизнес, подпольную частнопредпринимательскую деятельность был явлением обычным. Тем не менее, известно, что и тот, и другой поддерживали определенные кланы номенклатурных капиталистов-бюрократов, которые еще боле обогатились и усилили свою мощь в этот период. У знаменитых Гдляна и Иванова при расследовании так называемого «узбекского дела» был собран компромат, в том числе и на этих деятелей. (Алиева и Шеварднадзе).
В свою очередь, нельзя забывать ,что Иванов и Гдлян были посланы на данное дело еще при Андропове, в 1983 году, главным образом для того, чтобы свалить ряд местных кланов и сделать положение дел в Средней Азии более подконтрольным Москве. То есть, в конечном счете, в целях укрепления империи и усиления великодержавного шовинизма. В свою очередь позднее, при Горбачеве, бурная деятельность следователей, (наряду, разумеется, и с другими факторами) использовалась «прогрессивной», «реформаторской» частью номенклатуры для придания себе «демократического» имиджа, а так же для того, чтобы, пользуясь разоблачениями, попытаться свалить другую часть номенклатуры. Впрочем, со временем дело успешно прикрыли, и, не заводя разоблачения слишком далеко, и не раскрыв никаких серьезных тайн Кремля, но одновременно дав одной части господствующего класса (и рвущейся «наверх» его «демократической» идеологической обслуге) прекрасные дополнительные поводы для обвинений в адрес другой.
(Позднее Т. Гдлян занял весьма правое место в политическом спектре страны, возглавив достаточно шовинистическую Народную партию. Следователи ушли в депутаты, в политику. Сейчас о них что-то не слышно.)
Часто возникает вопрос: а зачем вообще понадобились перестройка, ельцинизм и официальная приватизация? Постараюсь ответить. Целый ряд причин.
Вообще, номенклатуре (советской государственной буржуазии) давно, по крайней мере, в своей значительной массе, надоело прикрываться демагогической фразеологией, не имевшей абсолютно никакого отношения ни к реальности СССР, ни к правящему классу империи. Фразеология все больше тяготила, рано или поздно господствующему классу было необходимо отбросить прочь идеологический камуфляж. Собственно говоря ,попытки такого рода были и раньше. В конце жизни это намеревался сделать еще Сталин. (Откровенно подняв знамя русского православного самодержавного шовинизма и черносотенства.) Определенные планы строил Берия. (Разгром партаппарата, определенная приватизация, (так или иначе, конечно, номенклатурная), по-видимому какой-либо вариант консервативной государственнической идеологии. Наконец, намерения подобного рода были и у Андропова, затевавшего свою перестройку. (Последний, вероятно, желал какого-то подобия китайского варианта, правда, сложный вопрос, какой идеологией бы это камуфлировалось. На первых порах, возможно, старой, а может быть, поменяли бы фразеологию, заменив на правроконсервативно-державноохранительную. Дело в том, что в недрах его родного ведомства вызревали самые различные планы и проекты…К тому же Юрий Владимирович очень сильно заигрывал с русским национализмом, так что могло случиться всякое…)
Сыграло, безусловно, свою роль и то, что для успешной экономической конкуренции участие в мировом рынке становилось все более необходимым. СССР был вынужден стараться вырваться из своей экономической изоляции, выйти на такой рынок. Без приватизации это вряд ли бы получилось. Тем более, что на Западе полным ходом шла волна либерализации, политики экономического неолиберализма, который характеризуется двумя основными моментами: 1) Максимальной (по мере возможностей) во всяком случае, широкомасштабной приватизацией. 2) Свертыванием социальных гарантий. (Тоже, по возможности, в разных странах в разной степени, но при одной и той же зловещей тенденции.) Оба эти фактора были использованы в нашей стране. Номенклатура (госбуржуазия) узаконила раздел собственности между собой, придала этим процессам, наконец-то совершенно легитимный, официальный характер. (К тому же, пойти на отмену госмонополии в экономике советское руководство вынуждали, подталкивали, накапливающиеся острые противоречия в существующей системе, ее серьезный кризис.) Вдобавок – прекрасный повод для того, чтобы сбросить с себя бремя «заботы о трудящихся», «социалку», как можно сильнее свернуть, (а в идеале – вообще ликвидировать) всякие социальные гарантии. (В СССР в последние десятилетия, несмотря на диктатуру, все же было социальное государство, хотя уровень жизни существенно уступал западному. Социальная защищенность людей в социально ориентированных государствах Запада тоже была куда выше.)
Во многом, в результате кризисных экономических явлений правящие круги капиталистических стран пришли к выводу, что социальное государство, социальные гарантии «стоят слишком дорого» и надо «больше экономить средства». Это мнение возобладало и стало господствующим в государственной политике ведущих капиталистических стран с 80-х годов. Так что и тут Россия, что называется, «попала в струю». Только у нас данный процесс проводится в жизнь быстрее и жестче.
Итак, в России проведена номенклатурная приватизация. Проведена для господствующего класса более, чем успешно. Активно поддерживается крупный бизнес, крупный номенклатурный капитал, связанный с государством. Мелкий, да и средний бизнес испытывают большие затруднения. Небольшие фирмы постоянно банкротятся, лопаются, поглощаются крупными. Общеизвестно, что подобный бизнес испытывает налоговый прессинг, просто душится налогами зачастую. И вот тут почему-то никто не обращает внимание на одно интересное обстоятельство. Часто, в результате уплаты всех налогов, (если их платить честно, добросовестно, что по понятным причинам бывает редко) предприятиям, бизнесменам остается куда меньший процент, меньшая доля от прибыли, доходов, чем оставляло государство предприятиям, (директорам, руководителям), во времена «застоя». Тогда оставляли, как упоминалось выше, от 27% в середине 60-х годов до 44% во второй половине 70-х. При Ельцине не всегда и 10% оставалось. Крутые же либералы пришли в стране к власти, нечего сказать! Почему нигде, никогда, ни у кого не встречается такого элементарного сравнения? Интересно, не правда ли?
Разумеется, это не касается большого номенклатурного бизнеса, крупных корпораций. Эти платят по-минимуму (если вообще платят), пользуются налоговыми льготами либо просто освобождаются от налогообложения. Крупный же капитал получает помощь от государства, (а государство от него). Под час они, можно сказать, сращиваются.
Таким образом, мы имеем в России бюрократический частнокорпоративный капитализм, крайне мерзкий и уродливый. С идеологией авторитарного консерватизма, плавно перетекающего в откровенную диктатуру. Поскольку правящий класс видит возможность экономического подъема путем: а) Сверхэксплуатации работников, б) Усиления давления на соседей, экспансионизма, в) «Закручивания гаек» внутри страны, г) В связи с предыдущими пунктами - роста военного производства по госзаказам.
Политика правящей клики, агрессивный великорусский шовинизм при одновременном нарастании откровенно фашистской угрозы, попустительстве ей, ведут страну к бездне, катастрофе!
Владимир Сиротин
Библиография.
1. Baranov. The Economic Contrast.
2. H.Berman. Justice in Russian. (Cambridge/Mass., 1950).
3. Gregory Bienstock, Solomon M. Schwarz and Aron Uygow. Manager Russian industry and agriculture. New-York, 1944, 1948.
4. Алекс Каллинникос. Месть истории.
5. Каценеленбоген А.И. Экономические произведения (из трехтомника).
6. Клифф Т. Государственный капитализм в России.
7. A. Nove. Soviet Economy.
8. Соловьев, Клепикова. Кремлевские войны.
9. Троцкий Л.Д. Преданная революция.
10. Харман Крис. Государство и капитал.